Неточные совпадения
«Моя ошибка была та, что я предсказывал тебе эту истину: жизнь привела бы к ней нас сама. Я отныне не трогаю твоих убеждений; не они нужны нам, — на очереди страсть. У нее свои
законы; она смеется над твоими убеждениями, — посмеется со временем и над бесконечной любовью. Она же теперь пересиливает и меня, мои планы… Я покоряюсь ей, покорись и ты. Может быть, вдвоем, действуя заодно, мы отделаемся
от нее дешево и
уйдем подобру и поздорову, а в одиночку тяжело и скверно.
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не
уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль
от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по
закону, — комар носу не подточит.
Павел начал петь свои арии с чувством, но заметно уклоняясь
от всяких
законов музыки, так что Видостан неоднократно ему кричал: «Постойте, барин, постойте — куда
ушли?» Маленький Шишмарев, как канареечка, сразу же и очень мило пропел все, что ему следовало.
— Руки… уж и не знаю… как
закон! Ах, в какое вы меня положение ставите! Такой нынче день… Исправник — у именинника, помощник — тоже… даже письмоводителя нет…
Ушел и ключи
от шкапов унес… И дело-то об вас у него в столе спрятано… Ах, господа, господа!
Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка, отыскавший сам в душе своей, без учителей и школы, правила и
законы, увлеченный только одною жаждою усовершенствованья и шедший, по причинам, может быть, неизвестным ему самому, одною только указанною из души дорогою; одно из тех самородных чуд, которых часто современники честят обидным словом «невежи» и которые не охлаждаются
от охулений и собственных неудач, получают только новые рвенья и силы и уже далеко в душе своей
уходят от тех произведений, за которые получили титло невежи.
(Смотрит на часы.)Часы бегут — и с ними время; вечность,
Коль есть она, всё ближе к нам, и жизнь,
Как дерево,
от путника
уходит.
Я жил! — Зачем я жил? — ужели нужен
Я богу, чтоб пренебрегать его
закон?
Ужели без меня другой бы не нашелся?..
Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался,
Чтоб умереть… умру… а после смерти? —
Исчезну! — как же?.. да, совсем исчезну…
Но если есть другая жизнь?.. нет! нет! —
О наслажденье! я твой раб, твой господин!..
Каков поп, таков и приход. Попы хлыновцы знать не хотели Москвы с ее митрополитом, их духовные чада — знать не хотели царских воевод, уклонялись
от платежа податей, управлялись выборными, судили самосудом, московским
законам не подчинялись. Чуть являлся на краю леса посланец
от воеводы или патриарший десятильник, они покидали дома и
уходили в лесные трущобы, где не сыскали б их ни сам воевода, ни сам патриарх.
Добро бы, мы со своим пессимизмом отказывались
от жизни,
уходили бы в пещеры или спешили умереть, а то ведь мы, покорные общему
закону, живем, чувствуем, любим женщин, воспитываем детей, строим дороги!
— Читывал и я, Борис Петрович, про эту самую дифференциацию. Но до купона-то мужику — ох, как далеко!
От нищенства и пропойства надо ему
уйти первым делом, и не встанет он нигде на ноги, коли не будет у него своего
закона, который бы все его крестьянское естество захватывал.
Свобода совести в гимназии уважалась больше, чем теперь, потому что «инославные» ученики не бывали обязаны участвовать в православных молитвах и
уходили от класса
Закона Божия.
С точки зрения
закона существует развод.
От мнения и пересудов света можно уехать за границу, можно, наконец, пренебречь этими мнениями и пересудами, но куда
уйдешь от внутреннего сознания совершенного преступления, под каким небом найдешь
от него убежище?
И его ж, стыжусь выговорить, наш брат духовник, Нордбек, упрекает, почему он
ушел от приговора
закона!
Однако ж сам себя и осадил: главные
законы, думаю, писать надо, а цымлянское
от нас не
уйдет.
Если бы я был свободен
от всеобщей одури, то одно, что я мог сделать по отношению Александра второго и Шибунина, это то, чтобы просить Александра не о том, чтобы он помиловал Шибунина, а о том, чтобы он помиловал себя,
ушел бы из того ужасного, постыдного положения, в котором он находился, невольно участвуя во всех совершающихся преступлениях (по «
закону») уже тем, что, будучи в состоянии прекратить их, он не прекращал их.